О чем и как спорят профессионалы
В третьем номере за 1996 год в «Правозащитнике» вышла статья Ю. И. Стецовского, в связи с которой в «Литературной газете» 13 апреля 1997 года появилась публикация сотрудника аппарата Конституционного Суда РФ А. Малышевой, названная «Страшная месть правозащитника со спецдопуском». Два отклика на эту публикацию мы предлагаем читателям. Но прежде — воспроизводим без каких-либо изменений саму статью из «Литературной газеты». Таким образом, редакция в этом номере журнала нарушает заведенную традицию – знакомить с биографиями правозащитников. Сейчас гораздо более актуальным стало не описание фактов биографии, а защита чести и достоинства самого человека. Мы не вступаем в полемику, мы лишь предаем гласности два иных мнения по одному поводу. Пусть читатели сами присоединятся к той или иной позиции. Мы уверены, что в результате чтения предлагаемых материалов читатель получит дополнительные знания в области правозащиты, во всяком случае ощутит живой пульс и живую лексику тех людей, которые призваны делать и многое делают для становления нашей правовой культуры.
Картинки рисовались одна страшнее другой: открываются двери следственных изоляторов, и на свободу выходят тысячи кровавых убийц, насильников и грабителей. «Убийцы! – вопрошает испуганный народ. – Кто же вас так безответственно отпустил?» «Конституционный суд!» – отвечают убийцы, кровожадно облизываясь.
Эти мрачные прогнозы принадлежали по большей части работникам следственных органов, а причиной столь пессимистического настроя явилось решение Конституционного суда о признании неконституционной части 5 статьи 97 УПК РСФСР, в соответствии с которой время ознакомления обвиняемого и его защитника с материалами дела не включалось в срок предварительного заключения.
Сразу оговоримся: прогнозы не подтвердились, и перспектива страшной холодной зимы 1997-го оказалась не более чем пустой угрозой. Но следователей и прокуроров понять можно. Отмененная Конституционным судом норма не раз выручала их в следовательской работе и позволяла, если они не уложились в срок, отпущенный на предварительное расследование, доделывать работу в то время, пока обвиняемый изучает дело.
Содержание под стражей при расследовании преступлений не может продолжаться более двух месяцев, а при особой сложности дела прокурор может продлить этот срок, но максимум до полутора лет. Однако в практике работы следственных органов этот срок мог растягиваться на годы «благодаря» как раз части 5 статьи 97 УПК. Не стоит напоминать, в каких условиях содержатся обвиняемые в наших следственных изоляторах: всем известно, что это невыносимое, в прямом смысле слова опасное для жизни существование. Положение усугублялось тем, что с момента получения материалов дела обвиняемый лишался права обжаловать в суд обоснованность его содержания под стражей. Таким образом, вышеназванная норма УПК нарушала не только конституционное право человека на свободу, но и право на судебную защиту. Конституционный суд признал эту норму не соответствующей Конституции и, следовательно, утратившей силу. Однако, если бы решение КС вступило в силу немедленно после провозглашения, следственные органы действительно были бы поставлены в крайне сложное положение: они обязаны были бы немедленно освободить тех, чей срок пребывания под стражей превысил полтора года. А это в свою очередь могло бы нарушить права других граждан России, поскольку в следственных изоляторах содержатся и весьма опасные преступники. Действительно, КС изменил правила в процессе игры, однако сделал это весьма корректно. Суд, признав норму неконституционной, постановил, что она утратит силу через шесть месяцев после оглашения постановления, чтобы дать возможность следственным органам перестроиться и подготовиться к новым условиям, а законодательным органам эти условия создать.
Пошумев и попугав общественность, прокуроры и следователи вынуждены были смириться, и оказалось, что провести следствие в указанные законом сроки – задача вполне решаемая. Однако история на этом не закончилась. И знамя критиков постановления КС из рук следственных работников, как ни странно, приняли правозащитники. Впрочем, не будем обижать всех правозащитников; они-то как раз восприняли это постановление с благодарностью. Разгромить его решил лишь один из них – адвокат Юрий Стецовский, который опубликовал статью в третьем номере журнала «Правозащитник» за прошлый год.
Пожалуй, подобной критики в свой адрес Конституционный суд не видел никогда. Адвокат придерживается традиционной для правозащитника точки зрения, а именно, что часть 5 статьи 97 УПК нарушает права человека, антигуманна, неконституционна и т.п. «Признавая человека, его права и свободы высшей ценностью и основой конституционного строя России, никого нельзя лишать свободы без объяснения причин», – пишет адвокат Стецовский в своей статье. Он пишет также о «пыточных условиях следственных изоляторов», о «беззаконной практике», основанной на части 5 статьи 97 УПК... То есть адвокат, по логике, должен был бы всячески приветствовать постановление Конституционного суда, которым суд признал вышеназванную норму «не соответствующей Конституции» и «утратившей силу». Ничего подобного. Стецовский с гневом пишет о «странном отношении суда к конституционной законности и правам человека» и о том, что пункты постановления КС «пригодны для упрощенной расправы».
Надо сказать, что, читая статью Стецовского, человек рискует своим психическим здоровьем, поскольку логика его текста примерно такова: «осторожно, там лев»; «но там же мышь»; «я и говорю, осторожно, львы очень опасны». В его тексте мирно соседствуют взаимоисключающие утверждения, и понять, что же решил Конституционный суд, практически невозможно. Эффект полнейшего запутывания читателя достигается путем простого приема – выборочного цитирования. Прием избитый: берется текст, обрезается начало и конец фразы (абзаца), и смысл меняется на противоположный.
Постановления Конституционного суда – это всегда весьма объемистые тексты, которые делятся на две части. Первая, что «суд установил», и вторая, что он «постановил». То есть вот как было и вот как стало. Стецовский, гордо игнорируя постановляющую часть, черпает свои аргументы о «странном отношении суда к конституционной законности» из той части, что «суд установил». Суд излагает негативные стороны оспариваемой нормы; описывает порожденную этой нормой правоприменительную практику, а Стецовский преподносит все это как постановление: вот, мол, что решил КС и как надо было низко пасть, чтобы до такого додуматься. Приведу пару примеров манипулирования цитатами. Стецовский пишет: «В постановлении (имеется в виду постановление Конституционного суда) ПРЕДУСМОТРЕН арест по решению компетентного прокурора на срок «более полутора лет» (п. 3)». Согласитесь, серьезное обвинение, и, учитывая ссылку на конкретный пункт Постановления КС, его даже не назовешь голословным. Посмотрим, что же в действительности гласит пункт 3: «Уголовно-процессуальный закон (части первая и вторая статьи 97 УПК РСФСР) определяет также, что содержание под стражей при расследовании преступлений не может продолжаться более двух месяцев, а при особой сложности дела и в иных исключительных случаях, по решению компетентного прокурора, – более полутора лет». Правозащитник, что называется, почти угадал, за исключением того, что это не суд такое «предусматривает», а УПК РСФСР – КС просто излагает суть дела; вторая «ошибка»: согласно этим положениям УПК содержание под стражей НЕ может продолжаться более полутора лет. а Стецовский пишет, что может.
Еще пример. «Согласно постановлению, – пишет правозащитник, – необходимо «воспрепятствовать обвиняемому и его защитнику в затягивании ознакомления с материалами дела» (п. 5)». Читаем теперь уже пункт 5. Там излагаются мотивы, которыми руководствовался законодатель при создании оспариваемой нормы. «Норма части 5 статьи 97 УПК РСФСР... имеет в виду необходимость воспрепятствовать обвиняемому и его защитнику в затягивании с материалами дела...» Если бы Стецовский набрался терпения и дочитал пункт 5 Постановления КС до конца, он узнал бы, что КС никак не может согласиться в этом вопросе с законодателем и полагает, что исключение срока ознакомления обвиняемого с делом из времени содержания под стражей «является чрезмерным ограничением права на свободу». Предположить, что юрист с многолетним стажем не смог прочесть постановления Конституционного суда, что он не понял его до такой степени, что перепутал прелюдию и постановляющую часть, невозможно. Тогда неизбежно возникает вопрос – зачем ему было так искажать смысл постановления, с которым он по сути согласен? Для того, чтобы понять это, нам придется вернуться на год назад, к делу о проверке конституционности ряда положений пункта «а» статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР по жалобе Смирнова В.А.
Смирнов, находясь в 1981 году в служебной командировке в Норвегии, отказался вернуться в СССР и попросил политического убежища. Однако по прошествии четырех месяцев он обратился в советское представительство при ООН, а затем – в советское посольство с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Сразу после возвращения в СССР он был арестован и осужден к 10 годам лишения свободы за измену родине.
Интересно, что Смирнов искренне признал себя виновным и раскаялся в преступлении, которого не совершал. Даже по общим нормам того времени невозвращение в свою страну не должно было считаться преступлением – Международный пакт о гражданских и политических правах, тогда уже ратифицированный Советским Союзом, давал и дает человеку право «покидать любую страну, включая и свою собственную». В такой же формулировке это право закреплено во Всеобщей декларации прав человека. Однако, адвокат Смирнова, по-видимому, не разъяснил ему эти права, и, как явствует из материалов дела, ни слова не сказал об этом суду и просил у суда лишь о смягчении наказания. Более того, он даже не принес кассационную жалобу (ее писал сам осужденный, что прямо-таки нонсенс в адвокатской практике; представьте, больной в присутствии врача сам делает себе укол). Адвокатом Смирнова был нынешний правозащитник Юрий Стецовский. Заметим, что протест по решению суда по делу Смирнова принес опять-таки не адвокат, что было бы логично, а заместитель Генерального прокурора, то есть сторона, которая должна поддерживать обвинение.
Конституционный суд признал норму, квалифицирующую бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы как измену родине, НЕ соответствующей Конституции. Надо полагать, Стецовскому были неприятны как обращение его бывшего подзащитного в КС, так и вердикт суда. Вероятно, в его душе боролись новоиспеченный правозащитник и бывший старорежимный адвокат, причем не простой, а имеющий допуск КГБ к делам о государственной тайне. Таких адвокатов считали в то время чуть ли не сотрудниками служб безопасности. Интересно, что Стецовский свою докторскую диссертацию «О положении адвоката в уголовном процессе» защищал в академии МВД под грифом «для служебного пользования». Для сотрудников МВД и КГБ подобный гриф тогда не являлся редкостью; что касается адвокатов, то для них это, мягко говоря, странно. Что такого «служебного» в теме его диссертации? Хотел поделиться с коллегами из МВД некими особыми приемами защиты, которых не положено знать другим адвокатам? Кстати, привилегии этой избранной группы «приближенных» к КГБ защитников разрушил опять-таки Конституционный суд.
В марте прошлого года суд рассмотрел дело о законе РФ «О государственной тайне», в соответствии с которым допускалось отстранение адвоката от участия в уголовных делах, связанных с государственной тайной, ввиду отсутствия у него специального допуска к государственной тайне. И эти статьи закона о гостайне КС тоже признал неконституционными.
Так что у Стецовского, что называется, наболело. Получалось, что КС, сам не желая того, все время вторгался в прошлое адвоката и напоминал ему о его грехах советских времен. Если так и дальше пойдет, кто знает, на что из бурного адвокатского прошлого Стецовского Конституционный суд еще может наткнуться? Другое дело, что своей статьей в журнале «Правозащитник» он вряд ли сможет себя правозащитить от подобных неприятных напоминаний. Максимум, чего можно добиться, это внушить окружающим мысль, что он именно правозащитник, а не кто-нибудь еще. Если это повторять часто-часто, то многие могут и поверить. Смирнов, например. Ну в самом деле, неужели девять лет, проведенных в заключении, могут помешать ему в этом?
«Литературная газета», 13 апреля 1997г.
