Ничто из пережитого не проходит даром.
Несмываемое тавро «врага народа» калечило жизнь человека до последних его дней.
Но общественное сознание нынешнего обывателя не ощущает трагичности пережитого при большевиках за семьдесят лет.
Многие как бы «забыли» о том, что произошло.
XVI век. Романтическое время. Борьба за владычество на море Англии и Испании. Утверждение силы и славы английской империи. Удачливый и деятельный мореплаватель и пират Фрэнсис Дрейк, который совершил второе после Магеллана кругосветное путешествие, разбил «непобедимую» испанскую Армаду, привез из плавания неоценимые сокровища – основу богатства Англии, стал национальным героем. Немало можно было бы рассказать о его заслугах: об исследовании Тихоокеанского побережья Северной Америки, об обогащении пищевого рациона европейцев привезенным из путешествия картофелем и о многом другом. Жизнь Дрейка обрастала красивыми легендами. Королева Елизавета оценила «своего пирата» – произвела его в рыцари, распорядилась навеки поставить его флагманскую шхуну «Золотая лань» в специально построенном доке, подарила земли ему и его потомкам, которые имели все основания гордиться великим предком...
Первые Дрейки появились в России после 1800 года. Людвиг Иванович Дрейк (1802-1883) дослужился до звания генерал-лейтенанта артиллерии, героически защищал Севастополь, награжден многими орденами. Его сын Людвиг Людвигович (1842-1916) – генерал от инфантерии, кавалер восьми высших российских и трех зарубежных орденов, отличился во время русско-турецкой войны в боях на Шипке.
Потомки английского мореплавателя обрусели, считали себя русскими и фамилию стали писать по-иному. Виктор Людвигович Драке, окончивший Пажеский корпус и Академию Генерального штаба, был полковником Генерального штаба Российской армии, главным картографом военного ведомства в Петербурге. Выйдя по болезни в отставку, после революции он работал на первой в России картографической фабрике своего тестя Алексея Алексеевича Ильина, основанной в 1859 году его дедом. Вот тут-то история и сделала свой роковой и непредвиденный ход.
Открываем Дело № 25473 (Арх. № П – 72175) по обвинению Виктора Людвиговича Драке, арестованного 1 сентября 1937 года в Ленинграде, и читаем: дело «получено без протокола обыска». Правда, в семье считают, что многое из дома таинственно исчезло еще до ареста Виктора Людвиговича. Но мы не находим никаких следов материалов семейного архива. Часто в подобных случаях небольшая справка, обычно помещаемая в конце завершенного дела, извещала об уничтожении изъятых во время обыска документов как о не имеющих отношения к предъявленному обвинению. В данном случае не соблюдена даже эта пустая формальность. Биографию, да еще такую, иметь просто не полагалось. Начисто зачеркивалось многовековое славное прошлое рода Дрейков-Драке, походя выбрасывался кусок русской и мировой истории, для следствия важен был лишь один момент: подсудимый «из дворян».
Лидия Чуковская писала в воспоминаниях об Ахматовой о явлении, характерном для судопроизводства 30-х годов: «Приговор вынесен еще до следствия, зачем же следователю утруждать себя чтением? Для каждого из «врагов народа» заранее была уготована рубрика, по которой он подлежал лагерю или расстрелу: диверсант, шпион, террорист, вредитель. Задача следователя была в том, чтобы ВБИТЬ арестованного в эту рубрику, а не в том, чтобы вчитаться в его бумаги».
За верную службу России на море и на суше в 30-е годы пострадало десять потомков Фрэнсиса Дрейка: трое из них были приговорены к высшей мере наказания (ВМН) и расстреляны, остальные прошли через концлагеря, ссылку, высылку... Русская революция, стремившаяся разрушить старый мир «до основанья», не относилась уважительно к истории прошлого, объявляя право «всемирной армии труда» на любые действия во имя ломки действительности.
Виктор Людвигович Драке внешне – своей фамилией, внутренне – своей интеллигентностью, биографией и тем, что в прошлом был полковником гвардейской артиллерии, а зная иностранные языки, в 1931 году был послан в Лейпциг на Всемирную ярмарку полиграфической промышленности, оказывался неугодным советской действительности. Он и ранее, в 1919 году, арестовывался с группой бывших офицеров (в 1937 году ему это припомнят), но тогда все закончилось быстро и благополучно: вступились рабочие картографической фабрики.
В 1937 году все было иначе. Летом были изданы два совершенно секретных приказа (№ 00447 и 00485) наркомом внутренних дел Н. И. Ежовым, которого вдохновил февральско-мартовский Пленум ЦК ВКП(б) идеей о том, что по мере продвижения к социализму классовая борьба обостряется. Поиски «антисоветских формирований», «скрывшихся от репрессий», «социально опасных элементов» приняли обвальный характер. Стиль приказа, определивший действия карательных органов, категоричен: «Перед органами государственной безопасности стоит задача – самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства». Устанавливался строгий план расправы: начальнику УНКВД ЛО Заковскому вменялось в обязанность по «первой категории» (расстрел) – уничтожить 4000 человек, по «второй категории» (арест и заключение в лагеря на срок от 8 до 10 лет) – осудить 10000 человек. План был с лихвой перевыполнен. Война шла и с семьями арестованных – женами и детишками. Жен расстрелянных высылали, особенно из больших городов. Исключения предусматривались, но их почти не применяли.
Вернемся к Виктору Людвиговичу. В его деле торжествуют неразбериха, произвол, безудержная фантазия криминального характера. Прежде всего обращают на себя внимание странные, лишь на первый взгляд, манипуляции с его национальностью.
В Постановлении об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения он считается поляком. Видимо, это стало следствием влияния так называемого «польского приказа» о борьбе с польской разведкой в СССР: а вдруг Драке поляк – попадем в самую точку! В анкете Драке русский, таковым он сам себя считал и от этого никогда не отказывался.
Его сын, Драке Дмитрий Викторович, арестованный в феврале 1938 года (Дело № 42577 – Арх. № П – 19814), именуется уже немцем, хотя в анкете, а потом и во время допросов он называл себя русским.
Как Виктор Людвигович за несколько месяцев из «поляка» превратился в «немца», станет ясно, если мы внимательно прочтем его дело. Задача эта довольно-таки трудная, хотя имеется всего два протокола допросов. Один, от 7 сентября 1937 года, чисто формальный, с которого всегда начинают подобные дела: анкетные данные, знакомые... Второй и последний, от 25 ноября, – очень подробный и многословный. Его тяжело читать, так как в нем нет ни одного живого слова. Такое ощущение, что он списан с какой-то популярной брошюры о действиях контрреволюционной организации, в которую вкраплены некоторые фамилии и факты из биографии подсудимого.
Обратим внимание на некоторые детали. Прежде всего на достаточно большой промежуток времени – от 7 сентября до 25 ноября. Что произошло за этот период? Не знаем, но предполагаем, что в эти полтора месяца на подсудимого оказывалось психическое, а может, и физическое давление. Следствие по делу Виктора Людвиговича вели сотрудники 3-го отдела НКВД Галустьян Т. Е. и Берлин И. С. Из справки по делу Дмитрия Викторовича узнаем, что они были в 1939 году осуждены «за незаконные действия в отношении к заключенным», а также за сфальсифицированные дела (приговор, соответственно 1,5 и 6 лет, – очень мягкий).
В самом начале Драке «изобличали» в том, что он «проводит контрреволюционную польскую националистическую пропаганду и вредительскую деятельность в картографической промышленности». Протокол второго допроса, видимо, заготовлен заранее (почти ни одной помарки, полное согласие с обвинением, удостоверенное подписью на каждой странице). От «польского следа» ничего не осталось. И вообще вся подлинная биография Виктора Людвиговича, словно в Министерстве Правды Оруэлла, превратилась в бредовую историю бульварного пошиба. Попытка отрицать принадлежность к контрреволюционной организации сломлена. Рука следователя чувствуется уже в интерпретации освобождения Драке от ареста в 1919 году: «Мне удалось ловко скрыть (жирно подчеркнуто синим карандашом – Л.Б.) от следствия свои контрреволюционные действия». Далее подсудимый признает активное участие в офицерской организации РОВС, которая в протоколе именуется «Российский общевоинский союз», а на самом деле называется «Русский Общевоинский Союз».
1 сентября 1924 года последний Главнокомандующий Русской Армией Врангель преобразовал армию в «воинское братство» – РОВС. Иван Ильин, русский, религиозный философ, связанный с этой организацией, считал, что в основу ее деятельности положены понятия чести, верности и свободы. Это не была политическая партия, ставящая задачу захвата власти. РОВС, по словам Ильина, был спаян «национально-патриотическим единомыслием, единочувствием и единоволением».
Разумеется, РОВС оказался очень удобной схемой, в которую можно было втиснуть дворянина и офицера В. Л. Драке. «Утверждается» и «подтверждается» его связь со множеством офицеров высокого ранга в России и за рубежом. Рисуется законченная картина, в которой следователь, нимало не сообразуясь с реальностью, связал концы с концами. Контрреволюционная деятельность организуется Центром во главе с Кутеповым, Миллером и Шатиловым. Связь Драке с генералом Морозовым якобы возникает в 1921-1922 годах, потом Драке якобы примкнул к приехавшему из Константинополя генералу Б. П. Лазареву. В протоколе читаем: «Со слов Морозова, а после и Лазарева мне известно, что по директивам Парижского центра РОВСа (какой соблазн приписать подсудимому национальность «француз»!) контрреволюционная работа офицерской организации в Советском Союзе должна идти по следующим направлениям» (указаны пять). Называются отряды РОВСа, 42 фамилии якобы известных подсудимому участников отрядов с подозрительно точными биографическими подробностями, которых просто не запомнить, называются люди, которых Драке якобы завербовал в 1923-1937 годах для преступной деятельности. Перечисляются фамилии знакомых подсудимого. Командировка в Германию (уже не «поляк», а «немец», уже не «польский след», а «шпионаж в пользу Германии»!) обрастает детективными подробностями: встреча с самим Шатиловым, тайное письмо, вклеенное в переплет книги о полиграфической промышленности... Упоминается о переориентировке из Парижа в Берлин белогвардейского центра в связи с приходом к власти Гитлера. Распаленное воображение подсказывает сюжет о германском моряке, привозящем директивы. Неуемно добросовестный следователь добавляет еще «горяченький» материал: после убийства Кирова возникает идея убить Жданова. И Драке, конечно, участвует в подготовке этого теракта: приведен план действий, пародийно напоминающий обстоятельства убийства Александра II, отмечаются пути движения предполагаемой жертвы по городу...
Однако это штамп. Редко кто из подсудимых в 30-е годы не обвинялся в планировании подобного политического убийства. Очень складно все получилось у следователя и завершилось обвинением по ст. 58-6-8-11 УК РСФСР и расстрелом 18 января 1938 года. Семья Драке была обречена.
На конвейер УНКВД по Ленинградской области теперь поставлен сын Виктора Людвиговича, потянувший за собою весь шлейф обвинений. На второй вопрос в протоколе от 26 февраля 1938 года «Кто ваш отец по национальности?» Дмитрий Викторович отвечает, сразу же подписывая себе приговор в глазах следователя: «Я его считаю за русского, но его отчество чисто немецкое. Должен заявить, что мой дед Драке Людвиг Людвигович был по национальности немец и занимался (фраза жирно подчеркнута синим карандашом. – Л.Б.) сбором различных родословных документов, стремясь доказать свое родство с знаменитым пиратом Дрейком», «...умер в 1917 году летом в июне в чине генерала и его хоронили с великими почестями...» (подчеркнуто следователем). Утяжеляет, по мнению следователя, «вину» сына также и то, что его отец во время империалистической войны «...был в царской ставке в Могилеве адъютантом великого князя...» Как компрометирующее расценивается привлечение к судебной ответственности некоторых родственников и пребывание брата Виктора Людвиговича в Эстонии. Не вызывают подозрения лишь те родственники, в которых видится социальное родство: Мельникова Варвара Николаевна «работает гдето сестрой при какойто фабрике кухне» (сохраняю орфографию документа –Л.Б.).
Поставив в вину биографию и неугодные родственные связи Дмитрия Викторовича Драке, следователь переходит к непосредственным обвинениям. Всплывает фамилия Александра Эрнестовича Клабе – начальника картографического кабинета ЦНИГРИ, латыша, исключавшегося из ВКП(б). Второй протокол краток. Главное обвинение почти готово. Следствию все ясно. Третий допрос ведется очень напористо (написан другим почерком):
– Намерены ли вы давать правдивые показания по существу предъявленного вам обвинения?
– В таком случае мы будем вас изобличать.
В слове «изобличать» звучит внутреннее торжество, видимо порожденное желанием приобщить невинного человека к чувству всеобщей виновности, которое палачу и убийце развязывает руки. Слабое сопротивление быстро подавлено: «Вижу, что я окончательно запутался» (сакраментальная фраза – штамп, которую сочиняет следователь для утверждения вины). Дмитрий Викторович Драке обвиняется как агент германской разведки (с 1935 года), привлеченный к сотрудничеству секретарем Германского консульства Альбертом Карловичем Холлом.И хотя подсудимый утверждает, что это имя слышит впервые, придуманный сюжет развивается с подробностями: встречи с Холлом в торгсине, в театре, музеях... для передачи сведений разведывательного характера. Все, что касается воображаемой связи с Холлом, подчеркнуто синим карандашом, то есть рассматривается как главный аргумент обвинения. Итог – ВМН. Приговор приведен в исполнение 21 апреля 1938 года (ст. 58-6 УК РСФСР). Но в деле Акт о приведении приговора в исполнение, что являлось непременным ритуальным подведением итогов жизни осужденных по «первой категории», отсутствует. Вместо него лишь справка, помеченная 1955 годом. Почему? Как теперь об этом что-нибудь узнать?
Мы бегло познакомились с двумя делами семьи Драке. Зададим себе вопрос, почему умные люди, заведомо зная, что им предъявляют ложные, совершенно абсурдные обвинения, вместе с тем писали: «Записано с моих слов» – и ставили удостоверяющую подпись.
Прежде всего это объясняется «применением незаконных действий» по отношению к заключенным. Об этом почти всегда указывается в материалах по пересмотру дела в связи с реабилитацией, это видно при внимательном чтении материалов следствия. Подсудимый находился в тисках физических (лишь бы прекратились пытки) или моральных (как бы спасти свою семью, близких).
Иван Ильин, будучи эмигрантом с 1922 года, озабоченный дальнейшей судьбой России, в одной из статей в 1948 году высказывает свое понимание этого, на первый взгляд, парадоксального явления:
«...все эти протоколы советской полиции – ЧТО БЫ В НИХ НИ СТОЯЛО И КТО БЫ ПОД ЧЕМ НИ ПОДПИСЫВАЛСЯ В НИХ, суть документы НЕ ПРАВА И НЕ ПРАВДЫ, а живые памятники мучительства и мученичества. Кто бы в них ни «признавался чистосердечно»: в измене, в предательстве, в шпионаже в пользу другой державы, в хищениях, в растратах или в каком ином «бесчестии», – эти протоколы НЕ БРОСАЮТ НИ МАЛЕЙШЕЙ ТЕНИ НА ПОДПИСЫВАВШЕГО, но зато вскрывают наглядно ПОРОЧНОСТЬ СОВЕТСКОГО СТРОЯ, КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ, ЕЕ ВОЖДЕЙ, СОВЕТСКОЙ ПОЛИЦИИ И СОВЕТСКОГО СУДА... По этим документам будущие историки России... будут изучать безумие революции, низость революционеров, сущность лево-тоталитарного режима и мученичество русского народа. Беспристрастно и доказательно вскроют они эту систему, этот план ПЕРЕБИТЬ ЛУЧШИХ РУССКИХ ЛЮДЕЙ, ОБЕСКРОВИТЬ И ДИСКВАЛИФИЦИРОВАТЬ РУССКИЙ НАРОД И ПРИГОТОВИТЬ НА ЕГО КРОВИ И НА ЕГО КОСГЯХ ПОРАБОЩЕНИЕ ДЛЯ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ НАРОДОВ».
Действительно, после захвата большевиками власти, подкрепленное декретами и постановлениями СНК, ВЦИКа, началось планомерное уничтожение, очередная волна которого прокатилась и в 30-е годы, не только инакомыслящих, но и просто интеллигентных, творческих людей, специалистов в различных областях науки и культуры.
Виктор Людвигович Драке (1879-1938) был видным военным, ученым-картографом, в 1918—1920 годах, будучи большим специалистом, являлся уполномоченным Народного Комиссариата Имуществ Республики и отвечал за учет, регистрацию и хранение произведений искусства и памятников старины, лояльно относился к советской власти. Но такие люди, духовно богатые, не были нужны советской власти, пугая ее своим нравственным и интеллектуальным превосходством. Соратники, сотрудники и сотоварищи Виктора Людвиговича разделили его участь. Примерами могут служить судьбы людей, упоминаемых в его судебном деле.
Дмитрий Викторович Драке (1905-1938), исключенный из Политехнического института во время «чистки», – очень яркий и талантливый человек, изобретатель, всецело поглощенный работой. Достаточно почитать протоколы допросов во время реабилитационного процесса в 1956 году тех людей, которые сталкивались с ним по работе, как перед нами предстанет незаурядная личность. О Дмитрии Викторовиче, единодушно восхищаясь, высказывали свое мнение профессор ЛПИ им. М. Калинина О. Г. Дитц, заместитель директора Пулковской обсерватории М. С. Лебедев, начальник Гидрографического отдела ГУСМП В. Н. Воробьев, капитан парохода «Евге-нов» и начальник экспедиций А. Э. Клабэ, ученый секретарь Астрономической обсверватории в Ленинградском университете Д. О. Мохнач и др.
Дмитрий Викторович был разносторонне образован, свободно владел английским и французским языками, знал немецкий, хорошо рисовал. Он геодезист-топограф, впоследствии гидрограф, ученый в полном расцвете сил, в период с 1932 по 1935 год работал в экспедициях на Памире, в Киргизии, Узбекистане, обладал глубокими знаниями в области оптики, создал стереоскопический фототеодолит, прошедший производственные испытания во время летних навигаций 1936-1938 годов. Были выполнены съемки береговых линий о. Новая Земля, побережья Таймыра и Восточной Сибири. Приборы впоследствии использовались на Ленинградском фронте перед снятием блокады для выявления немецких огневых точек, хотя, конечно, авторство создателя прибора не указывалось: он давно был расстрелян.
Живой, привлекательный образ человека, одержимого идеей изобретательства, создан в неопубликованных воспоминаниях («Как это было...» 1937-1938 гг.) жены Дмитрия Викторовича – Варвары Алексеевны Драке (1905-1986), написанных после возвращения ее из ссылки в Оренбургскую область. «Дмитрий вообще был удивительный человек, – делает вывод Варвара Алексеевна, – вдумчивый, увлекающийся многим, например радио, автомобилями и другой техникой, он, как-то так получалось, что знал многое из разных областей науки...» Варвара Алексеевна рассказывает о научных интересах мужа, о работе над созданием фототеодолита. Дмитрий Викторович часто говорил жене: «Я тебя потом отблагодарю за все» (за невозможность уделить жене и сыну больше внимания, за ночные бдения во время срочной работы, за невозможность хоть раз взять отпуск и организовать семейный отдых). Оказалось, не судьба. После «папанинской» экспедиции Дмитрия Викторовича арестовали, сфальсифицировали обвинение и расстрелом прервали жизнь талантливого человека.
Все семьи «из дворян», в которых аккумулировалась веками накопленная русская культура, до которой не было дела серому нашествию агрессивной посредственности, репрессировались планомерно и жестоко. Богатство личности, духовный мир, как неоспоримая ценность человека, не существовали для карателя.
Кроме уже названных Драке, пострадали и другие члены семьи. Брат Виктора Людвиговича Александр в 1937 году расстрелян в Москве, его жена выслана; о брате Владимире, упоминаемом в названных выше делах, жившем в Эстонии, семья ничего не могла узнать после 1927 года, а жена его, арестованная в 1939 году, погибла в концлагере. Поистине страшна судьба жены Виктора Людвиговича – Варвары Афиногеновны, высланной после расстрела мужа сначала в г. Горький, а затем проведшей пять лет в концлагерях.
Варвара Алексеевна вспоминает, какой приехала к ней Варвара Афиногеновна, сактированная по болезни из концлагеря, в Ак-Булак, где она сама вместе с сыном отбывала десятилетнюю административную высылку: «Вид ее был страшен, добиралась она почти месяц (в лютую зиму – Л.Б.) по билету, выданному ей в концлагере на эшелон, который без конца простаивал на станциях. Есть было нечего, выданный мизерный паек был съеден, и она на стоянках просила милостыню, подбирала с пола селедочные кости и сосала их... Добралась она до моей хаты ночью, голодная, изможденная, грязная настолько, что и представить себе нельзя, она буквально кишела вшами». Вскоре у несчастной обнаружились туберкулез и рак, и нашла она свой горький приют в широкой Оренбургской степи.
Ничто из пережитого не проходит даром. Несмываемое тавро «врага народа» калечило жизнь человека до последних его дней.
Прошедший с матерью десятилетнюю Ак-Булакскую ссылку, несмотря на успешно сданные в Высшее арктическое морское училище экзамены, сын Дмитрия Викторовича не был в это училище принят: мандатная комиссия забраковала его как сына «врага народа». Ныне доцент Лесотехнической академии, кандидат технических наук Александр Дмитриевич Драке не подвергается никаким гонениям, но до сих пор не может забыть о том, как в первом классе 1 сентября 1939 года его избили товарищи как сына «врага народа».
Общественное сознание нынешнего обывателя не ощущает трагичности пережитого при большевиках за семьдесят лет. Больше того, многие как бы «забыли» о том, что произошло, а может, как это ни прискорбно, суд над прошлым вершат сейчас дети тех, кто, в свое время приспособившись, выжил, и которых в ЛИЧНОМ ПЛАНЕ террор не коснулся.
Необходимо понять, что оздоровление нашего общества, вступление его на путь «ПРАВДЫ» и «ПРАВА» – воспользуемся терминологией И. Ильина – возможны лишь тогда, когда человек как личность, а общество как живой организм осознают ошибки своего прошлого.
